11.07.2011
Время чтения ≈ 44 мин
1032
Специализация Группы Компаний «БРИС»: разработка, производство и поставка низковольтного электроизмерительного оборудования, мобильных лабораторий, а также его ремонта, гарантийного и сервисного обслуживания.
Особенности компании: крупнейший поставщик лабораторий высоковольтных испытаний, предназначенных для диагностики электрооборудования подстанций и силовых электрических кабелей.
– Аркадий Германович, Вы выглядите очень спортивно, наверное, один из велосипедов, что припаркованы на входе в офис, Ваш?
– Нет, на работу я приезжаю на машине, на велосипеде – далековато. А машину я люблю с детства, когда перспектива владеть личным авто еще казалась призрачной. Меня воспитывали мама-врач и бабушка-учительница, и жили мы небогато, хотя мне удалось получить хорошее образование.
– То есть машина, можно сказать – Ваша «школьная любовь»?
– Нет, нет, еще – «дошкольная»!
– Ах, вот как! Забавно. Наверное, бабушка как педагог, особенно повлияла на Вас?
– Да. Бабушка преподавала географию и это мне очень помогает в бизнесе, ведь мы работаем по всей стране и за рубежом. Географическая ориентация, способность оценить расстояния и представить себе район, где находится заказчик, очень помогает. Кроме того, бабушка часто водила меня в лес под Свердловском, где мы жили, рассказывала о лесе и учила определять местоположение, я потом подростком даже занимался спортивным ориентированием. Тоже важный для бизнеса навык – в бизнесе часто чувствуешь себя, как в лесу. А еще бабушка рассказывала мне о своем отце, моем прадеде, который был директором овчинно-выделочной фабрики в Сибири. В бурные времена там выплачивали зарплату в «керенках» – людям буквально рулонами выдавали эти непонятные деньги революционного правительства. Так что были у меня и такие родственники, которые тоже занимались бизнесом и производством.
– А высшее образование Вы получили где?
– Здесь, в Зеленограде, в Московском институте электронной техники. Но я на всю жизнь благодарен восьмой школе города Орска, где я закончил математический класс. Это был мощный фундамент. Я вообще-то всегда хорошо учился, хотя отличником не был . По русскому и литературе были твердые четверки, хотя сегодня глядя в телевизор или на некоторые рекламоносители, оторопь берет. Звуки и буквы вроде русские, а язык – нет.
– Математические способности у Вас как-то были ярко выраженные?
– Во всяком случае я точно помню, что всегда хорошо считал и считать научился гораздо быстрее чем читать. А что касается электроники, то тут сказалось влияние моего дяди. Он всю жизнь этим занимался и я частенько находил в его хозяйстве какие-то устройства, диковинки, и мне было интересно, что это и как работает. Любопытно, что когда меня как одного из крупнейших дистрибъюторов житомирского завода «Электроизмеритель» пригласили на 50-летие этого предприятия, то подарили тестер – точь- в- точь такой, какой я классе в четвертом обнаружил у дяди.
–
То есть особых мук при выборе профессии Вы не испытывали?
– В общем, да. Хотя какое-то время со страстью к электронике соседствовала страсть к истории, даже археологии. Мне всегда нравились раскопки, возможность прикоснуться к старине. Но все-таки впечатления от электроники, техники были ярче. Я в детстве часто бывал у бабушки в деревне, в тридцати километрах от Свердловска и единственным средством связи с большим миром был радиоприемник. И я удивлялся: как это из какой-то деревянной коробки раздается человеческий голос?
– Аркадий Германович, ведь Вы еще и аспирантуру закончили, защитили диссертацию, у Вас ученая степень. Но по научной линии дальше не пошли?
– Ну, может быть это были какие-то советские представления о правильной карьере, но еще поступая в институт для меня было очевидно, что я должен закончить аспирантуру. Наука меня всегда интересовала, особенно теоретическая физика, которая давалась легко. Но я все время что-то паял, делал своими руками различные электронные устройства. С сухой теорией я тоже был «на ты», но все-таки меня больше привлекала наука прикладная, которая участвует в создании живых устройств. Электроника делает вещи живыми.
– Гуща жизни тянула сильнее тихого кабинета?
– Да, и две мои детских страсти – автомобили и электроника, дважды приводили к тому, чем я серьезно занимался. Сначала, когда я пришел в 1984 году в НИИ «Зенит», где мы сейчас и находимся, мы занимались лидарными системами. Это системы, базирующиеся на автомобилях повышенной проходимости, типа «ЗИЛ»-131» или «КРАЗ». Там ставился лазер, который стрелял либо в воздух, либо в воду, излучая импульс. Мы принимали отраженный сигнал, с помощью быстродействующих АЦП его обрабатывали, и наши физики-теоретики делали заключение о процессе.
А сейчас мы выпускаем передвижные электротехнические лаборатории, которые представляют собой вариацию автомобиля - у них также есть кузов, но оборудование там несколько другое. Это оборудование для испытания различных объектов энергетики: трансформаторов, кабелей, высоковольтных вводов. То есть мы, как и положено по законам философии, развиваемся по спирали на все более высоком уровне.
– Вы давно в Зеленограде, Вас лично многие здесь знают и уважают. Это помогает?
– Тут, наверное, играет роль один из моих недостатков: я никогда не хотел быть публичной фигурой, и не являюсь ею.
– Но к этому может появиться вкус, «харизма» у Вас - в порядке!
– Я никогда к этому не стремился. У меня в свое время дважды был шанс стать крупным комсомольским работником. Когда я пришел на работу, меня звали, а точнее, запихивали, в секретари комсомольской организации НПО, но я не пошел – остался в технике. Скажу честно: сомнения были, потому что была жена, был ребенок, - нужно было получать квартиру.
– Шансы в этом случае повышались?
– Да. Но я все равно как-то это перетерпел, и через пять лет получил квартиру не за комсомольскую работу, а за работу, которая мне нравится.
Зеленограду я благодарен за образование, которое он мне дал, за людей, которые здесь живут. Это настоящие, большие профессионалы. Со мной до сих пор работают несколько ребят, с которыми я учился. Мы работаем в той области, которой нас учили. Когда у нас в 1999-м году было собрание выпускников института, то выяснилось, что из 600 человек, которые были на нашем курсе, дай бог, если человек тридцать работают по специальности.
– А сейчас в Зеленограде уровень финансирования научных учреждений повышается? Помнится, хотели кластер как раз по электронным технологиям создать?
– У нас есть своя специфика, к Зеленограду не относящаяся. Зеленоград – это такая, как ее раньше называли, «Силиконовая долина СССР», и он был заточен на выпуск новых электронных изделий. Специфика Зеленограда большей частью была направлена не на прикладную электронику, - чем занимаемся мы, - а на собственно электронику: разработку новых процессоров, микросхем и так далее. А у нас несколько другая стезя. Мы, по сути, используем то, что Зеленоград уже сделал.
Все разработки мы проводим за свой счет. Мы ни разу не получали денег на развитие, на какие бы то ни было НИРы или ОКРы. Более того, когда мы эти НИРы и ОКРы официально по бухгалтерии проводили, налоговая инспекция нам сказала: «Вы не имеете права проводить эти НИРы и ОКРы, потому что у вас нет ученого совета». Хотя кто мне как инженеру может запретить придумать прибор? Я знаю, что он нужен, я знаю, что он востребован, я его придумал, а нам говорят: «Нет. Нельзя!» В общем, нас спасла только моя ученая степень. Если бы ее не было, мы бы получили по полной программе. Это абсурд, но дело обстоит именно таким образом.
– Такое законодательство?
– Ну, да. Странно было бы представить ситуацию, если бы будущим хозяевам Apple, которые собирали свой первый компьютер в сарае, вдруг сказали: «Ты не имеешь права это делать».
– Давайте, поговорим о группе компаний (ГК) «БРИС». Как она возникла, это была Ваша личная инициатива?
– Было советское предприятие, достаточно успешно работающее, выполняющее определенные функции, на него возложенные, и оно их выполняло хорошо. Но потом все начало рушиться.
– Вы имеете в виду «Зенит»?
– Да. Я на тот момент был начальником лаборатории в «Зените», мне было тогда двадцать восемь лет, порядка пятнадцати человек сотрудников, которые вели разные темы.
– Темы были закрытые?
– Нет, к секретности я имею мало отношения, потому что работа была прикладная, и ничего такого особенного там не было. Меня за границу даже в советское время выпускали без проблем.
Потом все это начало разрушаться. Новых тем нет, а сотрудники есть, и их надо как-то кормить. И нашим первым опытом в бизнесе стали пульты дистанционного управления для советских телевизоров. Продали мы их, наверное, штук тридцать, и после этого я понял, что с физическими лицами я не буду работать никогда.
– Вы имеете в виду, что вы не хотели иметь дела с розничной продажей?
– Это не моя сфера - однозначно. С технической точки зрения пульт для «Рубина» работал нормально, громкость и настройки регулировались, и вроде бы все было хорошо. Но проходят две недели, звонит бабушка и говорит:
- Вот вы мне тут поставили пульт, а у меня сел кинескоп.
Я ей отвечаю:
- Кинескоп мы, конечно, заменим, но он из-за нас сесть никак не мог.
И была с этим куча мороки и объяснений. Затем, зная, что мы - электронщики, к нам обращались разные люди: то из пищевой промышленности, то из сельскохозяйственной, то туда им процессор поставь, то сюда процессор поставь. А потом к нам обратились энергетики. Они предложили сделать прибор для определения повреждений в воздушных линиях бесконтактным способом. Это был хороший опыт. Мы этот прибор делали достаточно долго, у нас были ошибки, но прибор этот выпускают до сих пор и он пользуется устойчивым спросом.
– То есть это был заказ на какой-то НИОКР?
– Нет, это было гораздо проще. Пришел заместитель главного инженера «Зенита» и сказал: «Нужен вот такой прибор. Можете сделать что-то свое?» Я сказал: «Можем». И мы сделали сразу цифровой. А так как прибор был переносной, мы вышли на улицу и поняли, что красные семисегментные индикаторы на солнце не видны вообще. Более того, выяснилось еще одно правило, которое я до сих пор использую уже в нынешних разработках, что цифра не всегда лучше стрелки. Самый простой пример - спидометр автомобиля. Когда вы едете на машине, вы контролируете скорость?
– Да.
– Но вы контролируете ее только боковым зрением. У меня был опыт вождения автомобиля с цифровым спидометром - мне ужасно не понравилось. Потому что человеческому разуму, - моему, по крайней мере, - достаточно тяжело за считанные доли секунд определить, что 79 километров в час и 82 километра в час это одно и то же. То же самое и с измерениями, которые мы в энергетике проводим. Здесь должна быть высокая точность измерений. И отклонения стрелки тоже имеют очень существенное значение, потому что по характеру отклонения стрелки видны процессы, которые происходят при измерении.
– То есть это связано еще и с человеческим восприятием?
– Да, это связано с человеческим восприятием, но не только. Потому что цифра – это достаточно сухое дело, а стрелка – это такой живой элемент: по ее дрожанию, по ее отклонениям гораздо лучше можно определить характер процесса.
– Наглядней?
– Да, особенно когда важна суть процесса измерений.
– Это было ваше первое соприкосновение с энергетикой?
– Первое, и оно оказалось полезным. Впервые мы тогда сделали свой корпус, изготовили свою пресс-форму под этот корпус. И опять же, это все выпускают до сих пор, хотя прошло уже двадцать лет.
Патента нет, но этот прибор выпускается. Патенты были у меня за ряд изобретений в «Зените», и уже в ГК «БРИС» мы получили патент Универсальную систему управления для мобильных лабораторий. Это наше ноу-хау, которого нет ни у кого, ни в России, ни за рубежом. Мы очень гордимся этим, потому что идея, на мой взгляд, здравая, красивая и удобная.
– И вы решили работать на энергетику?
– Да, мы пошли туда. Во-первых, это похоже на нашу электронику - тот же закон Ома…
– Кроме того - это уже юридические лица.
– Да, это юридические лица, а не частный сектор. И плюс к этому, в российской энергетике на тот момент электроники не хватало так же, как в сельском хозяйстве и пищевой промышленности. Нам это направление показалось наиболее перспективным, для нас там все было более или менее понятным, и мы туда пошли.
Сначала был прибор, о котором я уже говорил, потом мы сделали прибор для «прогрузки» автоматов. А потом мы начали делать мегаомметр, но сделать его не смогли, потому что наших возможностей тогда для этого не хватило.
– Каких возможностей вам не хватило?
– Технологических. У нас базы не было. Мы же электронщики, у нас по большому счету почти ничего не было, кроме каких-то мелких станков.
– То есть не мозгов не хватило, а технической базы?
– Ну да, технологии не хватило: мы просто не смогли его выпускать. Мы поняли, что здесь мы не сможем конкурировать. А спрос на эти приборы был, и тогда мы решились на коммерческий опыт: мы стали в России продавать мегаоммтры украинского производителя.
– В вашем бизнесе появилась как бы вторая линия – линия дистрибуции?
– Да. Одна фирма у нас была научно-производственная, которая производством занималась, и я в ней тоже участвовал. А потом появилась и другая фирма, которая стала заниматься торговлей. Мы стали ввозить мегаомметры, я познакомился с некоторыми сотрудниками с этого украинского завода, а потом приехал туда и познакомился со всеми. Потом я достаточно часто туда ездил, и бизнес у нас процветал. Мы заинтересовали их тем, что я составил договор о гарантийном обслуживании прибора.
– И их это «подкупило»?
– Да. Есть очень успешные продавцы, но они – не в обиду им будь сказано – мало представляют, как работает то, что они продают. А мы разбираемся в том, что мы продаем, поэтому мы эти приборы начали чинить. Им это понравилось, и мы даже купили у них оборудование для проверки и настройки. Но условие у меня было одно: они должны были в паспорте прописать, что ремонт и гарантийное обслуживание производятся у нас, то есть в Москве.
– Это был такой маркетинговый ход?
– С моей стороны это был маркетинговый ход. А с другой стороны, ну, чего возить приборы с Украины и назад, тем более что Советский Союз в 91-м году развалился и на пути таможня. И это им, конечно, было удобно.
– То есть получается, что эта уже некая третья линия бизнеса?
– Да, но что касается Украины, мы сейчас эту деятельность практически свели на нет. Дела с Украиной шли в гору и на определенном этапе мы стали подумывать о покупке завода, но денег не хватило. Кроме того, были опасения: это хоть и дружественная страна, но другая, не наездишься – далеко все-таки. Короче говоря, мы его не купили. Затем, совершенно неожиданно для нас, его купили другие люди. У нас с ними отношения, к сожалению, не сложились.
– «Другие люди» - это россияне или украинцы?
– Украинцы. После того, как мы не смогли этот завод купить, уже при новых собственниках, мы хотели создать совместное производство. Я предлагал сделать более современный мегаомметр. Торговля торговлей, а в технику нас все равно тянуло, и я принес руководству завода ТЗ на новый мегаомметр. Но не нашел понимания. Их устраивал и старый прибор, который все-таки неплохо продавался. Я хотел использовать их производственную базу, потому что у меня не было никакой вообще, у меня даже разработчиков не было. И когда отношения стали рушиться, я понял, что мне надо все делать самому. И мы начали все с нуля.
– И начали вы это делать здесь?
– Да, мы это начали разрабатывать внутри ГК «БРИС», потому что выхода другого не было и создали свой мегаомметр М4122.
– И вы сконцентрировались на этих разработках?
– Да. Это было тяжелое время.
– Какой это был приблизительно год?
– Это был 2002-й год. Кстати, тогда у нас появились японцы, и это нас поддержало. Многие говорят, что с японцами тяжело работать. Но нам нравится: они хорошие ребята, поддерживают нас.
– А как это получилось? Они вас нашли или вы их нашли?
– Мы поехали на выставку в Париж в декабре.
– Вы туда свои разработки повезли или просто поехали посмотреть?
– Поехали посмотреть, что у кого есть. Там мы увидели стенд «Kyoritsu» и заинтересовались им. Переводчицей у нас была русская девочка, говорящая по-французски. Но выяснилось, что люди, которые стоят на стенде, совершенно не говорят на этом языке, а наша девочка не говорит по-английски. Положение спас мой кандидатский минимум. Мы начали с ними разговаривать, и они нами заинтересовались. Мы взяли каталоги, посидели, посмотрели и нас все устроило. Мы привезли в Москву сигнальные образцы, сертифицировали их, и все двинулось.
– То есть вы предложили им выйти на Россию с их продукцией?
– Скорее, они предложили.
– А по производственной части какое-то сотрудничество с ними есть?
– Есть. Мы выпускаем Вольтамперфазометр, который измеряет все параметры сети сразу по трем фазам,с помощью японских токоизмерительных клещей.
– Можно сказать, что вы от торгового сотрудничества перешли к производственному?
– Да, есть некий переход. И были у нас планы переноса их производства сюда, а нашего - туда, об этом постоянно разговоры идут. Но мы сейчас в большей степени увлеклись высоковольтной техникой, поэтому то сотрудничество, которое у нас сейчас с японцами есть, пока нас вполне устраивает.
– А сейчас стратегия ваша в большей степени на производство ориентирована?
– Да, конечно. Во-первых, нам нравится производить свое. Пусть у нас не всегда сразу образцы нормально работают и есть недостатки у изделий, но над этим можно работать, используя для этого весь наш научно-технический потенциал. Интересные технические решения, которые у нас появляются, для нас это важно. И нам нравится продавать то, что мы сами делаем.
Когда мы проводили сравнительные испытания мегаомметра, который мы сделали, японцы сказали: «В ваших условиях ваш мегаомметр лучше». Мне кажется, что это дорогого стоит, учитывая ментальность японцев. В той ценовой нише, в тех характеристиках, в которых находится наш мегаомметр, конечно, он лучше, чем японский. А что касается многофункциональных приборов, например, петлемеров и прочего, мы в эту тему как бы не лезем. Мы с удовольствием продаем японское, потому что нет смысла здесь что-нибудь улучшать.
– Вашей клиентурой являются в основном сетевые компании?
– Клиентура у нас самая разная, как и география. Как мы с 90-х годов торговали по всей стране, так мы и торгуем, начиная от Камчатки, и заканчивая Белоруссией.
– Но это хозяйство, связанное с энергосетями?
– Это любые электрохозяйства, которые вообще есть. Это крупные электрические компании, это нефтяники и газовики, у которых тоже хозяйство большое, это могут быть и городские электрические сети, энергетические хозяйства крупных заводов и так далее. Что касается высоковольтной аппаратуры, у нас такая расхожая номенклатура, которая нужна практически всем.
Например, строители при вводе домов в эксплуатацию используют наши приборы. Японцы сделали прибор KEW 6016 - фактически это десять приборов в одном. Они по нашей просьбе сделали для него меню на русском языке, сделали панель на русском языке, и делают они все это в Японии. Прибор позволяет один подъезд дома – а там этажей, наверное, двадцать – сдать за два дня. А если оператор будет таскать с собой целый набор разных приборов, то все это будет тянуться очень долго.
– Но основной бизнес – это все-таки продажа мобильных лабораторий?
– Да. Там другие деньги и другая ценовая ниша.
– А как вы начинали это делать?
– Все получилось не сразу. Мы начали поставлять приборы одному производителю лабораторий, достаточно известному в нашей стране. Мы ему поставляли украинский прибор, потом начали поставлять наши и японские, потом стали продавать их лаборатории. Ну, а потом все опять пришло к закономерному результату – все же идет по спирали. Короче, все кончилось тем, что мы вдруг не по своей воле перестали быть их дистрибьюторами. Но мы знали, что это рано или поздно произойдет.
А пока нас оттуда еще не выгнали, появилось предложение от другого производителя, у которого тогда все рушилось. Мы поехали туда на переговоры. Кстати, сначала мы предложили их купить нашему первому производителю, но он отказался. Ну, мы посидели, подумали и рискнули: в рассрочку, очень трудно и длинно, но все-таки мы их купили.
– Для этого вы взяли какой-то кредит?
– Нет. Это было акционерное общество, и мы постепенно акции выкупали. У нас никогда не было таких великих денег, чтобы разом купить. Все это делалось постепенно. Естественно, это не афишировалось, но мы вели себя корректно и не продавали свои лаборатории, пока действовал дистрибьюторский договор… Потом руки у нас развязались, и мы начали заниматься своим делом.
– Вы разрабатываете и проектируете новые приборы, пытаетесь их вывести на рынок. Как это происходит? Вы получаете заказы от конкретных потребителей?
– Это как бы с двух сторон идет. Мы внимательно следим за тем, что происходит на рынке, изучаем информацию о новинках в интересующей нас области. И не то чтобы копируем их, но предлагаем свои варианты.
– То есть вы как бы адаптируете их, даете свою версию?
– Нет, мы не адаптируем. Мы предлагаем именно свое техническое решение данного вида измерений. Например, появились кабели из сшитого полиэтилена, и вместе с ними появились установки СНЧ. Естественно, появились и импортные дорогие установки. Мы не идем по пути производителей, которые просто копируют что-то. Мы смотрим, анализируем проблему и выдаем свое техническое решение. Копии всегда получаются хуже оригинала. Мы учитываем наши технические и технологические возможности – это раз, во-вторых, у нас всегда есть свое видение проблемы, свой «вижн».
Мы выпускаем серию установок АИСТ со своим ноу-хау. Мы сделали универсальный пульт для всех установок, и к этому универсальному пульту могут подключаться различные высоковольтные устройства. Я знаю, насколько это выгодно потребителю, а то, что это нам выгодно с технологической точки зрения, вообще не подлежит никакому сомнению.
– Я так понимаю, что значительная часть сотрудников, которые у вас работают, занимаются интеллектуальным трудом?
– Есть те, кто занимается интеллектуальным трудом, есть такие, кто работает просто руками, например, сборщики, но это тоже – «неглупые» руки.
– Это относительно новое дело для нашего бизнеса – вкладывать в интеллект, в свой продукт. Как вы людей мотивируете на работу? Это творческие и научные интересы, премии, зарплаты и прочее?
– Во-первых, мы – единомышленники. Конечно же, мы не альтруисты, люди заинтересованы в зарплате. Но изначальный посыл в том, что люди занимаются тем, чему они учились, тем, что им нравится делать. Работа приносит удовлетворение. Мой начальник производства – это мой друг. Мы знакомы с ним с четырех лет, вместе учились в школе, вместе приехали из Орска. Он окончил Институт управления, и стал специалистом по проблемам управления, по процессам, связанным с организацией людей на производстве. Вот он и занимается у нас организацией производства, то есть он тоже работает по специальности. Долгое время он проработал на Урале, потом приехал в Москву. Практически у нас все работают по специальности.
– Что Вы думаете о «Сколково» ?
– Если мы говорим о продвижении наукоемких технологий, если мы говорим о принципиально новой технике, то с этой точки зрения надо и рассматривать проблему. Может быть, и правильно все создавать на новом месте. В Зеленограде 47% жителей имеют высшее образование. А в Подмосковье еще куча таких «Зеленоградов»: Фрязино, Мытищи, Юбилейный и прочее. Мы имеем Дубну, Новосибирск, Томск с академгородками, мы имеем высочайший потенциал в Екатеринбурге, мы имеем Иркутск. Что касается, например, нашей сферы, мы знаем, что в этих городах люди выпускают хорошие приборы.
– То есть люди там реально работают?
– Люди работают. А что мы имеем в Сколково? Мы зовем ученых из-за рубежа. С одной стороны, это правильно, но, с другой стороны, наших ученых, которые никуда не уехали, «кинули» в очередной раз. Мало того, что они остались, мало того, что им не платили, их и в Сколково особенно сильно не зовут - давайте брать из-за рубежа. По сути, наши опять никому не нужны.
Получается, что у нас не проработали эту проблему глубоко. У меня такое впечатление, что это своего рода популизм. Выделили прекрасный участок земли рядом со МКАДом – все хорошо. Строим дома, выступают уважаемые люди, говорят, что здесь будет наука развиваться, построим гостиницы, бизнес-центры и прочее. Я только «за». Но я не понимаю одного. Почему, проезжая по Краснопресненской набережной возле Белого дома, я вижу перетяжку: «Новые квартиры в Сколково готовы к заселению». Я не вижу перетяжки, что в Сколково открывается Институт физических проблем – я вижу там жилье продают.
– А сейчас вы видите какие-то новые перспективные ниши? Где они: в энергетике, в ЖКХ?
– Наверное, в энергетике. Сейчас мы больше ориентируемся на высоковольтные испытания, и у нас есть куча мыслей, куча идей по этому поводу. Они есть у меня, и сотрудники мои «генерят» в этом направлении.
– Каковы основные инструменты маркетинга?
– Участие в выставках, использование электронных средств массовой информации. И потом, на этом рынке уже сложилась довольно устойчивая группа компаний, которые в этой области работают. Своя «тусовка», как теперь говорят. Мы все друг друга знаем, и представляем, кто на что способен. В целом у нас со всеми доброжелательные отношения.
– А сейчас для вашего бизнеса есть какие-то препятствия? Допустим, есть какая-то ненормальность, а вы хотите, чтобы все было по-человечески?
– Может быть, если бы у нас ресурсов было побольше, мне это было бы не столь важно. У нас постоянно не хватает оборотных средств, потому что все поставки крупным энергокомпаниям идут в виде предпоставок.
– Вы считаете, что это злоупотребления со стороны покупателей?
– Я даже не хочу это комментировать. Я уже говорил, что никогда не хотел заниматься политикой, потому что это не по мне, мне это не нравится.
– А решение, по-Вашему, в чем? Может быть, банковская система плохо работает?
– Я считаю, что вся система в целом какая-то абсурдная.
– Абсурдная для производителя?
Да, с точки зрения производителя. Вот смотрите, ситуация такая. Есть некий конкурс. Допустим, кто-то его выиграл, - пусть это будем мы. Мы делаем предпоставку оборудования. Нам говорят:
- Мы должны убедиться, что вы надежный поставщик, поэтому дайте нам банковскую гарантию.
Хорошо. Идем в банк и говорим:
- Нам нужна банковская гарантия.
Банк говорит:
- Моя банковская гарантия стоит столько-то процентов от суммы гарантии.
Я отвечаю:
- Вот вы берете эти проценты, а что вы делаете?
Банк мне отвечает:
- Как что? Деньги, которые у вас на счету есть, мы замораживаем, и вы этими деньгами распоряжаться не можете.
Я говорю:
- То есть вы берете мои деньги, и гарантируете моему покупателю, что я эти деньги не истрачу?
Банк говорит:
- Да.
Я говорю:
- То есть, по сути, вы пользуетесь моими деньгами, и при этом вы с меня берете процент с этой банковской гарантии. Скажите, пожалуйста, а процент вы за что берете?
Банк отвечает:
- За наши услуги.
То есть неизвестно за что. Ну, почему все так?! У меня предпоставка, заморожены деньги на счету, но я-то все делаю, я все поставляю. А сроки поставки продукции разные, начиная от 30 дней календарных до 60 рабочих. Цикл изготовления лаборатории у меня минимум 2 месяца. Я за эти 2 месяца должен сделать машину, то есть купить автомобиль и поставить туда оборудование. Я должен заплатить все налоги и зарплаты, я должен поставить машину и через три месяца получить деньги. При этом часть денег у меня будет заморожена под банковскую гарантию, и эти деньги возвращаются только тогда, когда произведена оплата. На полгода замораживаются средства, при этом неизвестно за что.
– То есть банковские услуги не соответствуют производственному процессу?
– Эта ситуация вообще здравому смыслу не соответствует. Еще раз повторяю, что в данной ситуации мы не перепродавцы, мы – производители. Но разве можно производителя на полгода лишать денег?!
– Аркадий Германович, вот у вас серьезный, содержательный бизнес и производство. А вы искали возможности участия в государственных программах, чтобы какую-то поддержку получить? Изучаете ли вы вообще эту тему или рукой на это махнули?
– У меня есть жизненный принцип: я никогда не участвую ни в каких лотереях. Я хорошо понимаю известную поговорку: «Бесплатный сыр только в мышеловке». Наверное, к государственным программа это не относится, но в целом видение такое, что никто за тебя твое счастье не построит. Еще раз повторюсь, что денег на НИР или на ОКР нам никто не дает. Мы варимся в своей каше, и как можем, так и варимся.
– Но зато - твердо стоите на собственных ногах.
Зато мы в хорошем смысле никому, ничего не должны.
– У Вас какие-то партнеры есть?
«БРИС» – это группа компаний. Конкретные люди, физические лица.
– А с точки зрения продвижения к клиенту есть какие-то барьеры, например, в тендерных процедурах?
– Это вообще длинная тема. Здесь можно высказаться и по поводу тендеров, и по поводу всего остального. Честно говоря, мне ее касаться вообще не хочется, потому что не все здесь хорошо.
Мы очень часто сталкиваемся с такой ситуацией. Есть технари, которым нужно определенное оборудование. Есть закупочные процедуры, которыми руководят финансисты, и, естественно, есть ограничения по деньгам. Это – первое. Второе: люди, которые покупают, они очень часто по своему образованию или должности не знают до конца, что нужно технарям.
– То есть, нет согласованности?
– Мы часто сталкиваемся с такими ситуациями, когда возникает несогласованность. И эта несогласованность выявляется только тогда, когда мы делаем оборудование и поставляем его, а заказчику что-то не нравится. Хотя с точки зрения ТЗ мы выполнили все. В ТЗ все нюансы не пропишешь. Если их прописывать, то они могут на этапе подачи комплекса документации где-нибудь потеряться и исчезнуть. После этого возникают нестыковки.
Поэтому, когда тендеры проходят, если мы там побеждаем, мы всегда стараемся иметь дело с технарями, стараемся с ними все по телефону обсудить. А что касается сдачи лабораторий, мы всегда приглашаем всех на завод перед отправкой машины заказчику, даже если денег предварительно не пришло. И все пожелания, которые у заказчика есть, мы выполняем. И денег, кстати, мы за это не берем. Будучи сами технарями, мы понимаем тех людей, которые на нашей технике работают, и мы не хотим, чтобы у них были проблемы. У нас с ними договор, а договор надо выполнять.
– Аркадий Германович, а иностранные конкуренты на вашем рынке что из себя представляют? Китайцы, например?
– Они нас не сильно беспокоят. Я в Китае был на одной выставке. Я там увидел копии приборов наших японских друзей – на них без слез не взглянешь. Смешно смотреть.
– Это на те, которые китайцы сделали?
– Да. Но у китайцев тоже есть свои хорошие проекты.
– То есть, мы лучше китайцев в этой области?
– Японцы лучше китайцев. Но, опять же, чем лучше? Мы уже говорили, что копии всегда хуже оригиналов. Когда я был в Китае, я наблюдал какие там монстры по дорогам ездят - просто как в фантастическом фильме. Я видел джипы и кроссоверы, у которых капот и передняя часть были от европейских производителей, а задняя часть - от японских. Однако, несмотря на этот симбиоз, ни для кого сейчас не секрет, что Китай – это очень хороший копировщик.
– Китай – это такой всемирный «ксерокс».
– Да, они многое делают под копирку.
– То есть с их стороны вы конкуренции не видите?
– Нет, есть некая конкуренция, но, честно сказать, нас это не очень беспокоит. Нам есть что производить. Кроме того, у нас есть куча идей и мыслей. Нам есть, куда двигаться. У нас есть разработки, которые не только в России на уровне, они не хуже западных образцов. И у нас их было бы еще больше, если бы я каждый день не тратил кучу времени на поиски денег.
– Я в Вашем кабинете видел дипломы, грамоты, поздравления…
– Все настоящие :).
– А как сейчас Вы видите развитие производственной базы?
– Нам сначала нужно доделать то, что мы приобрели. Нам это нужно поставить на ноги, чтобы все успешно работало. Поэтому на все остальное пока сил не хватает.
– Производственная база у вас где? Здесь?
– У нас здесь исследовательская база, и у нас здесь производственная база для высокотехнологичных управляющих систем. А на заводе у нас - изготовление трансформаторов и механическая сборка.
– А у вас есть творческая молодежь, или «старые кадры» в основном?
– Творческая молодежь есть. Но вот на заводах молодежи маловато: токарей и фрезеровщиков у нас не хватает. Там состав, конечно, надо омолаживать.
– Но с точки зрения притока мозгов молодежь все-таки есть?
Не то чтобы очень много, но есть. Понимаете, сейчас приоритеты смещены в сторону добывания денег. Неважно, чем заниматься – главное быстрей обогатиться. Еду на машине, слушаю популярное радио. И что говорит диджей? «Я в школе географию не учил, а по математике у меня тройка» Конечно, это его личное дело. Но зачем он об этом на всю страну вещает, что в этом хорошего? Послушают его молодые ребята и последуют его примеру. Зачем учиться, если итак можно стать популярным и известным. Но нельзя только развлекаться и потреблять! Создавать нужно! Много лет назад, мой тогдашний начальник рассказал такую историю. Подбегают к нему на улице парень с девушкой и спрашивают: «Скажите, что такое счастье?» А он ответил: « Видите едет троллейбус? Счастье – это когда ты его сделал». Мне очень нравится эта жизненная позиция. И когда моя младшая дочь мне звонит и говорит: «Папа, я стою в пробке, а передо мной машина с логотипом «Брис», я понимаю, что невзирая ни на что, я свои «троллейбусы» делаю.
Беседовал Александр Гловели |
